Душа в чемодане. Записки бортпроводницы - Екатерина Русина

На рейсе в Анталию нас обычно сопровождают сотрудники авиационной безопасности, их помощь часто бывает нужна в жалких попытках вырвать бутылку из рук возмущенного пассажира. Удивительно, насколько отважен и отчаян русский турист. Опустим напоминание, что в 14 000 рублей всё включено, в том числе право пить на борту и хамить сотруднику безопасности. И не станем говорить о том, что в службе безопасности работают, как правило, бывшие военные, спецназовцы или вышибалы (я бы не решилась им хамить просто из уважения ко всем людям в форме). Так вот, русский турист почему-то непременно хочет напиться еще в самолете. Никогда не понимала логики.

Сегодня среди наших пассажиров сидит простой русский мужик – скорее всего, не москвич, может быть, работник завода где-нибудь в Миассе, водитель-дальнобойщик из Новосибирска или инспектор по охране труда из Череповца. На нём спортивный костюм «abibas», синие шлепанцы поверх носков, кепка с погнутым козырьком, тяжеленная серебряная цепь с крестом на груди, и легкая небритость второго дня. Шесть утра, полчаса до вылета на самый популярный курорт, огромный самолет, красивые надушенные бортпроводницы с идеальным макияжем, свежий воздух, предвкушение запаха моря, всё чудесно. И ему предстоит чуть больше двух часов полета – самое время морально подготовиться к отпуску, проверить документы, повторить самые нужные слова по-английски, поспать, чтобы приехать в гостиницу и сразу после заселения пойти на пляж. Но нет! Можно же напиться! Чтобы, как подобает русскому туристу, ввалиться в гостиницу не в состоянии найти паспорт и оправдать мнение о русских людях перед каждым встречным местным жителем. Ну, или огрести проблем еще на паспортном контроле.

Впереди могла бы быть неделя, а то и больше, незабываемого отдыха с занимательными экскурсиями, тёплым морем, чистеньким песчаным пляжем, посещением археологического музея и мечетей, живописных парков с экзотическими цветами и деревьями, прудами, раскуриванием кальяна в настоящем османском шатре… Хотя, я слышала, многие не уходят дальше бара в гостинице – наверное, это шутка, ведь на 14 000 рублей можно и в России неплохо напиться. Тем не менее, бывают пассажиры, которым воздушные приключения доставляют больше удовольствия, чем изыски туризма. Сначала несколько раз подойдет вежливая стюардесса и скажет, что не стоит пить. Потом подойдет менее вежливый сотрудник безопасности и скажет, что НЕ СТОИТ ПИТЬ. Но пассажир уже не слышит, ему всё смешно, потешно и всё равно. Я же говорила – алкоголь в полете переносится иначе.

Именно так всё происходит сейчас с нашим монтером из Кирова, или сантехником из Нового Уренгоя в модном спортивном костюме. Жена дергает его: «Хватит пить, не позорь меня, нам еще в гостиницу ехать»! Дети бесконтрольно шатаются по салону, а он уже не в состоянии остановиться. И вот в его одурманенную голову приходит блистательная идея – можно же покурить в туалете! Кое-как он выбирается из кресла, придавливая жену своим круглым животом, и плетется по направлению к туалету с сигаретой в зубах, шаркая шлепками. Я не имею права запретить ему идти в туалет, всё что мне остается – причитать за его спиной, что нельзя курить на борту. Кажется, мне даже удается сделать по-настоящему строгий голос. Но он меня не слышит. И я стою грустная за дверью в ожидании, когда он выйдет. Мне жаль его семью, которая мечтает об отдыхе на море, ведь понятно, что он не даст им спокойно отдохнуть. Но по глазам жены понятно, что ей не привыкать. Я сообщаю шефу о том, что пассажир покурил на борту, проверяю туалет, не осталось ли где не затушенного окурка, тем временем слышу, как мужик матерится на бортпроводников и шефа. Мне больше незачем ввязываться, он сделал всё, чтобы о его поведении узнал командир. Нам остается только любыми путями угомонить его перед посадкой, но тут уже нам пытается помочь его жена, которая итак чувствует себя достаточно опозоренной и чуть не плачет.

По прибытии в Анталию нас ожидает неожиданная развязка, наш победитель получает главный приз – депортация*. Жена с ребенком остаются в Турции – жалко терять деньги за путевку, да и вообще, без пьяного мужа есть шанс провести нормальный отпуск. А гневный муж, щедро осыпая всех окружающих отборным матом, выкрикивая: «Да вы знаете, сколько я за путевку заплатил, у меня всё включено, да кто вы такие, я вас всех уволю!», в окружении сотрудников службы безопасности возвращается вместе с нами в Москву. Больше ему никогда не продадут билет на рейс нашей авиакомпании. И скорее всего ему будет запрещен въезд на территорию Турции в течение трех лет. Зато было весело и, кажется, он ни о чем не жалеет. По крайней мере, пока не протрезвеет.

Мы летим обратно с новой партией пассажиров, отдохнувших, загоревших, избалованных турецким сервисом. Рядом кто-то требует томатный сок, курицу, еще воды, «присмотрите за моим ребенком», «официант, чаю». Мы привыкли, кажется, ко всему. Малыш Джамбо не чувствует боли, он просто тащит свою разносортную ношу по воздуху, надеясь раскрыть всю свою мощь, но его снова сажают на землю через два с небольшим часа. А я грустно наливаю сок, помня – нет, я не просто официант. Наш депортированный пассажир уже не возмущается, кажется, приходит в себя.

Наконец, снижаемся. Пристегиваюсь на своем откидном кресле, наблюдаю за пассажирами, время от времени громко говорю: «Сядьте, закройте багажную полку, сумку достанете после приземления». Я не улыбаюсь, всё равно никто не смотрит. И не слушает. Да и не люблю притворяться, не умею. А наш герой всё требует воды, видимо, отходит.

Еще только обед, а я без сил. Ведь для выполнения рейса в шесть тридцать утра мне пришлось проснуться в половине второго ночи: явка на рейс, выполняемый на Боинге 747 – за 2 часа 45 минут. А еще надо превратиться в стюардессу и добраться до аэропорта. Устало плетусь в службу, чтобы услышать: «Завтра у вас Анталия, вылет в 06:30». Классика жанра, спасибо.

24 мая 2008 г.

Этот день совпадает с днем рождения нескольких моих знакомых, которые давно уже остались в других городах, в полузабытом прошлом. И еще как-то в этот день был последний звонок, в школе за моим домом толпились десятки ребят в школьной форме, девочки с огромными бантами, в белых передничках. Я тогда им завидовала, у меня ведь никогда не было последнего звонка – после девятого класса я поступила в колледж, а потом в институт. Сейчас это, конечно, не имеет значения, но много раз было обидно и преследовало чувство, будто меня чем-то обделили в жизни.

Когда-то мне казалось, что люди не могут оставаться в прошлом, уж если вас что-то связывает – это навсегда. Но со временем и множеством переездов оказалось, что рядом остаются только те, кто на самом деле нужен. Они всегда рядом в мыслях, переживаниях, в ворохе писем, в редких телефонных звонках или долгожданных встречах. Все остальные легко остаются там, на перевернутых страницах жизни. И только в такие дни как сегодня вдруг вспоминаешь про чей-то день рождения, молчишь, улыбаешься и идешь дальше, как ни в чем ни бывало. Иногда это даже пугает – значит, можно думать, что дружба вечная, делиться мыслями и мечтами, а потом просто уехать с ними в другой город?… Видимо, можно. Но бывает и иначе. В моей жизни было и то, и другое.

Помню, когда мы жили в Уфе, мне было тринадцать, я дружила со своей одноклассницей Машей Нориной, которую я упорно называла Мы́шей, хотя ей это жутко не нравилось. Маша была высокая, в отличие от меня, фигуристая, с необычной внешностью, которая всегда запоминается на фоне основной массы, у нее были короткие светлые волосы цвета липового меда, яркие голубые глаза с озорной хитринкой, прямой отточенный нос – просто красавица. И тем не менее, она была, как и я, не слишком общительной с другими одноклассниками. Думаю, поэтому мы и подружились. Маша училась в музыкальной школе, играла на домре, а я понятия не имела, что это. Еще она занималась фехтованием, и у нее была собака Дэта породы миттельшнауцер, которую однажды отравили какие-то негодяи во дворе, и мы обе долго плакали. Маша жила недалеко от нашего общежития, в красивом многоэтажном доме, построенном еще при Сталине. Ее мама была женщина волевая, строгая, раньше она работала стюардессой в Уфимском аэропорту, а когда Маше было три года, перевелась на землю. Маша никогда не общалась со своим отцом, только знала, что его зовут Григорий, и с пяти лет росла с отчимом, который часто пил, и дома постоянно были скандалы. Какое-то время он даже не работал, так как был уволен за пьянство, и маме приходилось кормить всю семью. Но мне всегда казалось, что Маша такая сильная, что ей ни по чем все эти проблемы. Она ведь даже занимается фехтованием! Наверное, Маша и была крайне сильной девочкой, иначе всё это могло бы сломать ей психику раз и навсегда.